Отродье ночи [= Шорохи ] - Дин Кунц

Как он ни зажимал рану, кровь продолжала течь. Жжение в животе усилилось, пульсировавшая боль перешла в режущие толчки.

Ему казалось, что не будет конца поискам. Наконец он обнаружил подходящую телефонную будку, которая находилась за углом автостоянки, в восьмидесяти-ста ярдах от супермаркета.

Он поставил фургон так, что тот закрыл телефон со стороны дороги и супермаркета. За телефоном поднимался высокий цементный забор, окружавший территорию торгового центра. С правой стороны телефон был закрыт густым кустарником. Рядом росли две пальмы. Вряд ли кто-нибудь увидит его здесь. Раненого. Он перебрался на пассажирское сиденье и открыл дверцу. Он почувствовал головокружение, когда посмотрел вниз и увидел струйки сбегающей крови. Фрай резко отвел взгляд. Всего три шага отделяли его от телефона, но для него они показались, как три мили.

Сейчас он не смог вспомнить номера кредитной карточки и поэтому попросил связать с Напа Каунти за счет получателя.

— Говорите, — раздалось в трубке, и что-то щелкнуло.

— Я тяжело ранен... Я умираю, — простонал Фрай.

— О Господи, нет. Нет!

— Я должен... вызвать скорую ... И все... все узнают правду.

Вдруг Фрай почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри, он страшно закричал.

Человек на другом конце провода тоже вскрикнул.

— Должен... вызвать скорую, — прохрипел Фрай и повесил трубку.

Кровь залила брюки и расплывалась по полу будки.

Он снял трубку и положил ее на металлическую полку. Он взял десятицентовую монету, но пальцы задрожали, и маленький кружок упал под ноги. Вынул другую монету. Плотно зажал ее в пальцах. С усилием, словно поднимал автомобильную шину, опустил ее в автомат. Нужно набрать "О". Ему не хватило сил сделать это. Сильные, мускулистые руки, широкие плечи, мощная грудь, твердый живот и крепкие ноги — они больше не слушались.

Фрай, покачнувшись, упал на асфальт. Он ничего не видел. Глаза были застланы кромешной тьмой.

Он испугался.

«Я вернусь и отомщу ей, — подумал он. — Я вернусь». Но, в действительности, он не верил в это. Вдруг в короткий момент озарения он подумал: «А что если Кэтрин никогда не воскресала? Он убивал других женщин? Невиновных?»

Новая волна боли накатилась и вновь все потемнело вокруг. Что-то ползло по нему. Ползло по рукам и ногам. Карабкалось на лицо. Он хотел закричать и не мог. Он услышал шорохи и неясный шепот. Нет!

Шепот усилился, заполнил уши, закружил и унес Фрая.

* * *

В четверг утром Тони Клеменса и Фрэнк Говард разыскали старого дружка Бобби «Ангела», Дженкинса. В последний раз Джилли Дженкинс видел его в июле. В то время он работал в прачечной «Ви-Ви-Джи» на Олимпийском бульваре.

Прачечная находилась в большом одноэтажном доме, построенном в начале пятидесятых годов. У архитекторов тех лет возникла безумная идея оживить строгость городских кварталов элементами псевдоиспанского стиля.

На черепичной крыше оранжево-красного цвета торчали кирпичные печные и железные вентиляционные трубы. Темные неотесанные балки обрамляли окна, которые были закрыты железными решетками. Прямые голые стены, острые углы — ничто не напоминало подлинного испанского стиля.

— Зачем они это сделали? — спросил Тони, выходя из машины.

— Что сделали? — отозвался Говард.

— Зачем построили столько отвратительных домов?

— Почему они отвратительные?

— А тебе нравится?

— Это прачечная. Разве нам не нужны прачечные?

Их встретили холодно, когда Тони спросил, нельзя ли видеть хозяина, мистера Винсента Гарамалькиса. Секретарша враждебно посмотрела на вошедших. «Ви-Ви-Джи» за последние четыре года была четырежды оштрафована за прием на работу иностранцев без документов. Секретарша решила, что пришли из Иммиграционной службы. Она немного оттаяла, когда увидела их удостоверения, и совсем успокоилась, когда Тони сказал, что вовсе не интересуется, кто у них работает и из каких стран.

Мистер Гарамалькис был у себя. Секретарша хотела было проводить их, но тут зазвонил телефон, и она, объяснив им, куда идти, сняла трубку. В огромном зале пахло мылом и хлоркой. Было жарко и шумно. Машины гудели, жужжали и брызгали пеной. Огромные сушилки шумели и монотонно вздрагивали. Одни работники выгружали тюки с бельем, другие заталкивали его в машины, женщины паковали чистое белье. В углу прачечной была слышна быстрая испанская речь.

Винсент Гарамалькис сидел за обшарпанным столом в углу зала. Стол находился на трехфутовом подиуме, чтобы хозяин мог наблюдать за работниками, Гарамалькис встал и вышел из-за стола, когда увидел посетителей. Это был маленький толстый человек с круглой лысиной и грубыми чертами лица.

— Полиция, — сказал Фрэнк, показав удостоверение.

— А-а, — отозвался Гарамалькис.

— Не из Иммиграционной службы, — добавил Тони.

— Чего мне бояться Иммиграционной службы, — храбрился Гарамалькис.

— Ваша секретарша боится, — сказал Фрэнк. Гарамалькис ухмыльнулся:

— У меня все чисто. Я нанимаю только граждан США или иностранцев с документами.

— Нас не интересует, откуда ваши рабочие.

— Что же вы хотите?

— Вот этот человек... — Фрэнк подал ему три снимка Бобби Вальдеса.

Гарамалькис взглянул на фотографии.

— Что с ним?

— Вы его знаете? Мы ищем его.

— Зачем?

— Он в розыске.

— Что он натворил?

— Слушай, — сказал Фрэнк, не выдержав, — если будешь ломаться, нам придется привлечь Иммиграционную службу. Не расскажешь, мы найдем способ закрыть эту контору. Ясно?

Тони сказал:

— Мистер Гарамалькис, мой отец эмигрировал из Италии. Документы у него были в порядке, он получил гражданство, но ему все-таки пришлось иметь дело с Иммиграционной службой. Они что-то напутали в записях... пиковое положение. Они протаскали его два месяца: то вызывали к себе, то вдруг являлись к нам домой. Они требовали документы, но когда папа показывал паспорт, говорили, что они подделаны. Были угрозы. Уже составили приказ о высылке из страны, когда, наконец, все уладилось. Как видите, я сам пострадал от Иммиграционной службы.

Толстяк посмотрел на Тони и покачал головой.

— Года два назад иранские студенты переворачивали машины, пытались поджечь дома, но чертова Иммиграционная служба не вышвырнула этих скотов из страны. Она в это время преследовала моих работников. Люди, которые работают у меня, не поджигают домов. Не переворачивают машины и не бросают камней в полицейских, они много работают. Им нужно думать о пропитании. Они приехали сюда работать. Знаете, почему эмиграция преследует их? Нет? Тогда я скажу. Эти мексиканцы безобидны. Это не религиозные фанатики, как иранцы. Можно совершенно безнаказанно унижать безобидных мексиканцев.